Valentina Chebotareva's diary entry, dated August 1, 1915

Source:

http://kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Vosp_Chebotarevoy1.htm

The diary entry:

1 августа [1915].
... Как тяжела была смерть Корвин-Пиотровского! Я была ночной дежурной и всю ночь сидела подле бедняги, и ему грозила ежесекундная смерть. С правой стороны вздулась опухоль в кулак. Каждые пять минут он менял положение. Гладила его по руке... Казалось, немного забывался и спал с перерывами. Наутро бодро поехал на операцию. Начало было недурно, но как-то щемящим предчувствием сжималось сердце, как увидела Деревенько, этот злой дух наш, a porte malheur. Артерии Вера Игнатьевна перевязала, дала держать Эберману и вдруг артерия перервалась, кровь хлынула рекой, и тут Вера Игнатьевна проявила чудеса ловкости, мигом отшвырнула Эбермана и одним движением зажала бьющий фонтан. Но легкие уже насытились кровью и всем слышен был роковой свист. Наркоз прекратили, но пульс стал падать, лицо посинело, остановившиеся стеклянные глаза не реагировали ни на свет, ни на прикосновение. Все попытки вызвать искусственное дыхание, опрокидывание головы вниз – ничто не помогало. В жизни не забуду этой первой смерти, что пришлось видеть. Два-три каких-то беспомощных всплескивания губами – и все кончено. Человека не стало, какая мертвая тишина наступила... Сестры, и Ольга, и Татьяна, плакали. Государыня, как скорбный ангел, закрыла ему глаза, постояла несколько секунд и тихо вышла. Бедная Вера Игнатьевна моментально ушла к себе. До чего ей было тяжело; у всех врачей был сконфуженный, но виноватый вид. Драматично еще то, что жена его не получила телеграммы, ехала, уверенная, что он легко ранен и первым делом наткнулась на денщика: "Где барин, проведи меня скорей", а тот по простоте душевной брякнул: "Вот здесь, в часовне".

English translation (my own):

August 1, [1915].
... How hard the death of Korvin-Piotrovsky was! I was the night watcher, and all night I sat beside the poor fellow, and he was threatened with death every second. On the right side, a swelling swelled into a fist. He changed position every five minutes. I stroked his arm... It seemed that I forgot a little and slept intermittently. The next morning I cheerfully went to the operation. The beginning was not bad, but somehow my heart sank with a painful foreboding, as Derevenko saw this evil spirit of ours, a porte malheur. Vera Ignatievna bandaged the arteries, gave Eberman a hold, and suddenly the artery broke, blood gushed like a river, and then Vera Ignatievna showed miracles of dexterity, instantly threw Eberman aside and with one movement squeezed the gushing fountain. But the lungs were already full of blood and everyone heard the fatal whistle. The anesthesia was stopped, but the pulse began to drop, the face turned blue, the stopped, glassy eyes did not react to light or touch. All attempts to induce artificial respiration, rolling the head down — nothing helped. All my life I will never forget this first death that I had to witness. Two or three helpless sputters of his lips — and it was all over. The man was gone, what a dead silence came... The sisters, both Olga and Tatiana, were crying. The Empress, like a mournful angel, closed his eyes, stood for a few seconds and quietly left. Poor Vera Ignatievna immediately went to her room. How hard it was for her; all the doctors looked embarrassed but guilty. It is also dramatic that his wife did not receive the telegram, she was driving here, confident that he was only slightly wounded; and the first person she ran into was the orderly: "Where is my husband, take me to him quickly," and he blurted out in the simplicity of his soul: "Here, in the chapel."

Above: Alexandra with Olga and Tatiana.