Thursday, March 30, 2023

Valentina Chebotareva's diary entry, dated December 4, 1915

Source:
The diary entry:

4 декабря [1915].
... 27-го [ноября], в день возвращения Веры Игнатьевны, взяли Смирнова в перевязочную. Температура все держалась, пульс скверный, решен был прокол после пробного укола. Игла забилась сгустками гноя, ничего не удавалось высосать, новый укол, и Вера Игнатьевна попадает прямо на гнойник; потек густой, необычайно вонючий гной. Решают немедленно прорез. Забегали мы, я кинулась фильтровать новокаин и кипятить, Татьяна Николаевна самостоятельно собрала и вскипятила все инструменты, перетаскивала столы, готовила белье. Через 25 минут все было готово. Операция прошла благополучно. После разреза сперва с трудом, а потом рекой полился невероятно вонючий гной. Первый разв жизни у меня был позыв к тошноте, а Татьяна Николаевна ничего, только при жалобе, стонах личико подергивалось, да вся стала пунцовая. К вечеру у Смирнова пульс стал падать, в 9 часов приехали Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна чистить инструменты. К. опять на лесенке рядом с Татьяной Николаевной. Детки были веселые, оживленные. В 10 часов пошли к Смирнову перед отъездом, и жизнерадостность разом пропала. Глаза закатились, в груди клокотанье, каждый час вспрыскивали то спермит, то камфору. Мы с Варварой Афанасьевной решили остаться, послали за родными, за священником. Исповедался, причастился, глаза оживились, внимательно на всех глядел, совсем ясно говорил, трогательно простился с батюшкой: "Спокойной ночи, батюшка", – но клокотанье не прекращалось, к утру уже никакие вспрыскивания не помогали, пульс пропал, вздохнул два раза и кончился.

На панихиду и отпевание приехала и государыня, ужасно худенькая и грустная. К. приказала оставить санитаром.

English translation (my own):

December 4, [1915].
... On the 27th [November], the day of Vera Ignatievna's return, we took Smirnov to the dressing room. His temperature kept rising, his pulse was bad, the puncture was resolved after the test injection. The needle got clogged with clots of pus, nothing was sucked out, a new injection, and Vera Ignatievna fell directly on the abscess; drip of thick, unusually foul-smelling pus. Decide to cut immediately. We ran in, I rushed to filter novocaine and boil, Tatiana Nikolaevna collected and boiled all the instruments on her own, dragged tables, prepared linen. In 25 minutes everything was ready. The operation went well. After the incision, at first with difficulty, and then incredibly foul-smelling pus poured out like a river. For the first time in my life I had an urge to vomit, but Tatiana Nikolaevna was unruffled, only when someone moaned in pain, her face twitched, but became crimson. By the evening, Smirnov's pulse began to drop, at 9 o'clock Olga Nikolaevna and Tatiana Nikolaevna arrived to clean the instruments. K. was again on the ladder next to Tatiana Nikolaevna. The children were cheerful and lively. At 10 o'clock we went to see Smirnov before leaving, and his cheerfulness disappeared at once. His eyes rolled back, there was a bubbling in his chest, every hour spermite and camphor were injected. Varvara Afanasievna and I decided to stay, sent for his relatives and the priest. He confessed, took Communion, his eyes brightened, he looked at everyone attentively, spoke quite clearly, said goodbye to the priest touchingly: "Good night, Father" — but the bubbling did not stop, by morning no sprays helped, the pulse disappeared, he sighed twice and it was over...

The Empress also came to the panikhida and funeral service, terribly thin and sad. K. ordered to be left as an orderly.


Above: Alexandra with Olga and Tatiana.

Note: panikhida (панихида) = memorial service in the Russian Orthodox Church.

No comments:

Post a Comment